Ожерелье моих воспоминаний. Бусина первая.

Я люблю вспоминать. 

Потому ли это, что жизнь сегодняшняя не так хороша, как обещала быть, или, может, оттого, что просто-чем старше становишься, тем меньше остается времени на ощущения? Хотя так бывало и раньше-зимой, на лекциях в промозглых аудиториях, воспоминания о лете уносили меня на горячий желтый песок, под рокот волн, посвистывание легкого бриза, крики пляжных волейболистов... 

Мы ходили на "Химик"-был такой полудикий пляж в Сухуми, чуть дальше переполненного "Медицинского" (кто его так назвал? почему?-тайна, покрытая мраком). На "Медике" была пристань для катеров, такая дощатая, с билетной будкой. Катера ходили каждые полчаса, маршрут город-пляж, 10 минут-и ты на месте. Билет стоил 10 копеек.Катер причаливал с ужасающим воем, веселые загорелые матросы перекидывали деревянные мостки: идешь по ним и вспоминаешь старушку Агнию Барто... Метров двадцать пристани, а внизу-море людских тел, аж песка не видно. Но нам-не сюда, сюда ходят только курортники, которые не знают лучших мест и не умеют плавать так, как мы. О, это великолепное презрение аборигенов! 

Спускаемся по деревянной же лесенке , через пару шагов другая -уже каменная-выводит нас на Тбилисское шоссе, на которое мы и сворачиваем в направлении Синопа. Через метров 150-200 начинается сосновый лесок, через него вьется, между шоссе и железнодорожными путями, веселая рыжая тропка, вся в опавших сосновых иголках. Шишек тоже полно, но они старые, все какие-то раскоряченные. Если повезет, можно найти молодую шишечку, она немножко липкая от смолы, с плотно прижатыми чешуйками, пахнет очень по-сосновому. Берешь ее домой, с почетом водружаешь на полку, даже лаком для ногтей, взятым без спросу, покрываешь, а она через пару недель-все равно раскорячивается. Тропинка ныряет под эстакаду-там уже начинается песок, пока еще прохладный, лес не дает ему нагреться. Но стоит зайти за невысокий заборчик, символически отделяющий пляж от железнодорожной насыпи-и песок становится обжигающим, рокот моря заполняет уши, а душу переполняет восторг и счастье-наконец-то! Наконец мы пришли !!! 

....Пляж Химик-целиком песчаный, только метрах в трех от кромки воды -сиротливая полоска гальки, очень мелкой, как будто она старается притвориться песком. Из веяний цивилизации там есть лодочная станция , а может, и не лодочная, а спасательная-кто ее разберет, вечно закрыта. Тем не менее, какие-то мужики постоянно пьют возле нее пиво, играют во все подряд игры-от шахмат до карт, и непрерывно ругаются,но не по злобе, а в качестве звукового сопровождения. Еще там есть тент-одна штука, редкие зонтики ( в отличие от "культурного" Медика, где и спасательная станция, и репродуктор, орущий вперемешку песни и объявления, и медпункт, и бетонные двухэтажные тенты с душевыми и раздевалками, а уж зонтиков-через каждые три метра), три кабинки посередь песка и разбросанные там и сям деревянные топчаны без ножек. Найти топчан-большая удача. Иногда мы , дети, их караулим: компания еще только собирается уходить и вяло складывает свое хозяйство, а мы уже тащим законную добычу к нашей лёжке. 

На пляже полагается играть в интеллектуальные игры-города, слова, буриме. Карты придут позже, лет в 15, и играть в джокер меня научит моя первая любовь. Но это -совсем другая история(с). Играем непосредственно по приходу, потому что перед купанием следует "остыть"-жестокий и нелепый обычай моего детства. То есть у тебя в одном месте уже пропеллер раскрутился до десяти "же", а тебе предлагают посидеть на полотенечке и угадать город на букву "у". 

И я даже еще не умела ругаться! 

Проигравший должен был потом "возить" на себе выигравшего в соленой водичке, доставать брошенные камни со дна, в общем всячески угнетаться выигравшей стороной. Впрочем, это рабство - из разряда счастливых. 

На пляже продается самая вкусная в мире вещь-кукуруза, сваренная не дома, по всем правилам, в чистой кастрюле, и поедаемая при помощи ЧИСТЫХ рук, а купленная у тетки, которая варила ее черт знает где, носит по пляжу в неизвестно как вымытой и вымытой ли вообще таре, соль насыпает на кусочек газетки из невероятно залапанной баночки, а рук никто не моет-потому что: ЗАЧЕМ? ВСЕ РАВНО В МОРЕ КУПАЛИСЬ, а оно все дезинфицирует: в нем-ЙОД! 

...Я хочу передать вам это ощущение-из теплой, ласковой,легкой воды, нанырявшись до звона в ушах, напрыгавшись со сплетенных рук, выползаешь на берег-и с размаху кидаешься всем телом в раскаленный песок. Контраст между огнем песка и прохладой овевающего тылы ветерка-ошеломляет. Приоткрываешь глаза и видишь, как над песчаными волнами дрожит горячее марево. И оглушительно звенят цикады. Мимо проезжает поезд, веселые люди машут из его окон руками, и мы машем в ответ. 

Счастливого пути!

Бусина вторая. Юность-"Интурист"

Желтый песочек на Химике и цикады меж сосен утратили свое очарование годам к пятнадцати. Тишина, нарушаемая плеском волн и перестуком колес на рельсах плохо сочетаются с пубертатным периодом, знаете ли. В это время сердце трепещет в груди, с лунного диска смотрит на тебя Пол Маккартни и поет "Йестедей" исключительно для тебя. И неважно, что делает он это посредством пойманной по ВЭФу непонятной радиостанции Voice of Peace, по средам, с часу до двух ночи.
Все равно заливаешься сладкими слезами, вычленяя из хрипов и свиста помех волшебные ноты.
О скушный Химик, прибежище одиноких курортников почти что пенсионного возраста и малых детей! Прощай-мы больше не увидимся с тобой, потому что нам время переходить на "Интурист".

Это тоже был не просто пляж, а знАковое место для сухумской молодежи. Вы помните пристань для катеров? так вот, спускаясь по лесенке и направо-это дорога на Химик. По лесенке и влево-заплатите 10 копеек и добро пожаловать на "медик"-медицинский пляж. Вдоль него тянется бетонная дорожка, по которой идешь-идешь и плавно попадаешь с медика на Интурист.
Чему обязан был этот пляж своим гордым названием, совершенно непонятно. Возможно, что когда-то его бетонные двухэтажные тенты строили пленные фашисты, за отсутствием других "интуристов" называемые именно так?
Или может, свежеоткрытый пляж тешил бледные тельца заезжих гостей? А вот еще одна версия-интуристы по-партизански переползали туда с пограничного закрытого пляжа Турбазы имени 15 съезда ВЛКСМ, в народе называемой турбазой Мишвелиани (по фамилии директора), очевидно, с целью поухаживать за девушками высшего класса, водившимися в наших местах...
Так или иначе, он назывался именно так и был оборудован теми самыми бетонными тентами, причем дорожка пешеходная проходила на уровне второго этажа и к морю можно было спуститься по крутым лесенкам по бокам каждого тента (всего их было шесть, если я не ошибаюсь). Получалось , что каждый "первый этаж", назовем его ре-де мер (по аналогии с res-de chaussee, что у французов означает первый этаж, а дословно-уровень шоссе) имел позади закругленную бетонную стенку, спускающуюся широкими пологими ступеньками к песку. Песок, кстати сказать, был только под тентами, дальше до самого моря шла галька-мелкая, крупнее, еще крупнее, камни.
На этом пляже были волнорезы-наверное, этот фактор играл решающую роль для юношей, желающих повыпендриваться перед девушками и наоборот. Ведь с волнореза можно так эффектно нырнуть ласточкой в теплую золотистую воду и вынырнуть метров за 10-15, когда все уже потеряли надежду увидеть тебя не в виде утопленника.
Замыкала пляж очередная пристань, но катера туда никогда не причаливали. Я вообще ни разу в жизни не видела возле нее ни одного функционирующего плавсредства. Собственно, стояла она уже как бы на территории закрытого пляжа турбазы, но тем не менее, мы доплывали до нее, спыгнув с конца последнего волнореза, вскарабкивались по каким-то шатким конструкциям до самого верха и уже оттуда опять-таки прыгали вниз. И вовсе не такая она была высокая-ну, метра четыре, от силы пять, но прыгнуть сверху-это было круто, главное, купальник не потерять в процессе влета в воду.
Самым престижным на этом пляже был последний тент. Там ты был "в теме". Девочки, намотав на чресла красивенькие полотенички, спокойненько шеcтвовали в водичку, мальчики доставали карты, пасту, тетрадку в клетку и начинали резаться в джокер (initial), кинга (intermediate)и преферанс(advanced). Конечно, вся эта бодяга сопровождалась взаимными перестрелками при помощи взглядов искоса и из-под ресниц, а также нечаянными уроняниями полотенчиков (девочки) и пробеганием- мимо-девочек-и-с-невероятным-грохотом-плеском-взбрызгом-киданием -головой-вперед-в-море (мальчики). После чего девочки многозначительно переглядывались , передергивали плечиками и весь их вид говорил:"Вот дурак!" А одна краснела. Ну понятно, почему. И все это-под песни "итальянцев", вопли детей, взрывы хохота, крики чаек, шипение откатывающихся волн, объявления пляжного радио...
На волнорезах можно было собирать мидии-большие черные ракушки, намертво вросшие в бетон. Это занятие требовало самоотверженности и выносливости. Потому что крупные мидии росли почти совсем у дна на порядочной глубине и чтобы их достать, надо было: а) нырнуть поглубже, б) обнаружить подходящие мидии, в) отодрать их от волнореза. Отдирали мы их руками, так как никто никогда не брал с собой на пляж ничего, кроме карт и шариковых ручек, а ими не очень-то поотдираешь. Мидии резались нещадно. Руки после их сбора были похожи на недошинкованный продукт-все в глубоких порезах. Мы не сдавались и набирали на большой котелок. Но на этом мучения не заканчивались, нет! Мидии надо было отскрести от водорослей и прочей морской дребедени, наросшей на них за годы жизни и только потом их можно было готовить. Такое экзотическое животное может приготовить только специалист, а специалистами по мидиям в Сухуми всегда были греки. Нэпса, гречанка, подружка моей бабушки, научила нас делать мидиевый плов-в котел с мидиями насыпается рис, добавляется вода, специи и все это варится на медленном огне до готовности риса. В процессе варки мидии раскрываются, рис попадает внутрь и самой мидии не видно, что очень важно, потому что если ты ее увидишь, то долго не будешь хотеть не только мидиевого плова, но и всей остальной еды всех кухонь мира. А будешь хотеть поскорее проблеваться и забыть этот эксперимент, как страшный сон. Мудрые греки, пусть и не очень древние, благоразумно предусмотрели этот вариант и сделали все, чтобы его предотвратить.
Через пару лет Интурист надоел нам хуже горькой редьки. В джокер и прочие игры играть мы уже научились, компания "своих" мальчиков у нас образовалась, и мы стали находить этот пляж чересчур людным и излишне "пафосным". Нас стало тянуть "на волю, в пампасы". Плюс ко всему, мы все начали курить, а делать это при большом стечении народа в Сухуми молодым девушкам было катерогически не рекомендовано. Знакомых-пруд пруди, один увидит, другому скажет (обязательно! всенепременнейше!), пойдет звон, обрастая подробностями и вот уже от твоих крылов остались два огрызка, а перья с пухом прилипли к дёгтю, покрывающему тебя толстой коркой... Собственно, покурить в безопасности в черте города можно было только в одном случае-находясь в закрытом помещении, запершись на все замки и ни в коем случае не подходя к окну. Но это- совсем другая история...

Бусина третья. Финик.

Финик, он же Фуник, он же Фуникулер-это главная гора города Сухуми, увенчанная телевышкой. 

Вообще-то гор было много, собственно, весь Сухуми-это горы, спускающиеся к морю по кромке бухты. Но Финик-это центральная гора нашей жизни. Каждое утро летом, проснувшись, я вскакивала с постели и бежала на лоджию-смотреть на телевышку в плане погоды на грядущий день. Сухуми, как известно, находится в зоне субтропиков, а потому дождей там выпадало предостаточно, и они были в состоянии отравлять человеку жизнь неделями. Хуже всего были такие, с пузырями по лужам-это труба. Это отращивай жабры и живи в аквариуме. Но не будем отвлекаться. 

Если за телевышкой приветливо синело небо и не толпились кучевые облака-значит ура, дождя не будет и весь день можно шляться на воле, в пампасах, а также джунглях и льянос (с последними было сложнее, но чего не найдешь, если очень надо?)И вот мы шли гулять по самым лучшим джунглям и пампасам в черте города, а именно-на Финик. 

...Финик назывался так потому, что его полное имя было Фуникулер (или, в сухумской интерпретации, Финикулер). Никакого фуникулера там отродясь не бывало, но, видимо, когда-то прозвучала такая мысль: построить фуникулер, потом забылась и растворилась, а название, благодаря своей европейской звучности, прижилось. 

Когда-то, до 50-х, это был лысый холм, поросший кое-где кустарником. Все изменилось при Мжаванадзе-он был не то председателем горисполкома. не то первым секретарем компартии Абхазии. Началось со строительства дороги. Как рассказывала моя бабушка, дороги в Сухуми строили пленные немцы. Делали они это на совесть, потому что даже в 90-е те дороги не потеряли ничего от немецкого качества. Немцы построили извилистое шоссе от подошвы до самой верхушки горы. Жители Сухуми, студенты, рабочие, интеллигенция, школами и предприятиями выходили на субботники и сажали на холме деревья разных пород. Уникальность климата Абхазии состоит в том, что там растет абсолютно все-от сибирских кедров и голубых елей до мимозы и араукарий. Так и сажали. На Финике есть поворот на шоссе, над которым высится ряд красавиц-канадских голубых елей. Рядом с ними изнемогают от фиолетовых соцветий иудины деревья, одуряюще пахнут османты Форчуна, на соседнем пригорке рядышком растут гинкго билоба и роскошный тисс. И араукария там росла-это такая псевдоелка, похожая на животное панголин. 

Я уже молчу про глухие заросли мимозы, которая в период застоя разрослась ну просто в какие-то буераки, замечательные медные сосны, гималайские ели и пальмы минимум четырех видов. Пампасская трава-такие стога тонких длинных листьев, острых, как бритва,- выбрасывала колос своего соцветия: представьте себе белый пушистый бунчук на длинной белой же палке. Как мы мечтали добраться до него , сорвать и принести домой (зачем-черт его знает, ни запаха, ни цвета, видимо, просто недостижимость делала его таким неотразимым)-ни разу не удалось, подлая трава только не откусывала части тела в момент попадания их в зону досягаемости... 

Деревья карабкались по склонам, их корни образовывали замысловатые лесенки, очаровательные пещерки, качели. Во мху цвели дикие фиалки и цикламены-с конца января, между прочим! В феврале зацветала желтыми шариками мимоза, а точнее, она и не мимоза вовсе, а мимозовидная австралийская акация-и перебивала все запахи своим, на мой взгляд, довольно удушливым. 

Кое-где вилась глициния-это такие сиреневые гроздья цветов и ствол, как толстая змея, а бугенвилии вообще во дворах росли, даром, что африканские... 

Финик начинался торжественно: заканчивались дома и домишки, и возникала нежная, прозрачная розово-белая балюстрада с балкончиками и колоннадой с изящными куполами . Предполагалось, что оттуда экскурсии должны любоваться прелестным видом моря и города. Шоссе ползло вверх. Экскурсантов возили на автобусах, а мы шли пешочком и ни один запах, ни один звук у нас не пропадал... 

В детстве на Финик нас водила моя бабушка Русико. Нас-это меня и моих соседей и друзей детства: рыжего Димку, с которым мы собирались пожениться, как только я научусь готовить "цациви"-иначе он никак не соглашался, братьев-погодков Лери и Мито-они были младше меня соответственно на год и два, считались салагами и всячески угнетались, как только Русико отвернется.К этому постоянному составу время от времени прибавлялись дополнительные дети. Походы происходили по воскресеньям, с собой брался запас провианта, обратно мы несли охапки цветов, веток, шишек, желудей, грибов-трутовиков и прочей дребедени. 

Где-то на полпути к вершине, на краю обрыва, стояла беседка-такая бетонная платформочка в железными столбами, крытыми зеленым шифером, стояли две скамейки из толстых деревянных брусьев. На брусьях было выцарапана и вырезана уйма интересной информации. На столбах-тоже. Имена, фамилии, подробные адреса и даты рождения, особенности интимных отношений неведомых личностей-в общем, для КГБ-неисчерпаемый источник информации. Все это красилось время от времени голубой или зеленой масляной краской, но новые и новые посетители со всех концов СССР не оставляли надежды "забить Мике баки" и продолжали оставлять свои автографы. Самые выдающиеся надписи пробивались сквозь многолетние наслоения краски и пели гимн человеческому тщеславию. 

В беседке полагалось посидеть и передохнуть перед штурмом наиболее крутой части подъема. Обрыв мы торжественно называли "пропастью"- в этом единственном месте на всей протяженности шоссе оно действительно круто обрывалось. Почти вертикальный склон весь зарос ковром каких-то вьющихся кустов, с большими блестящими листьями.Стоило заглянуть в обрыв и живот наполняла холодная тягучая жуть-не сорваться бы! После беседки идти было очень весело: слева вдоль шоссе, за зеленой изгородью, шла тропинка прямо по склону , росли разные интересные деревья и кусты и можно было увидеть много всяких-разных насекомых и птиц. 

Маршрут заканчивался не доходя до телевышки-там от шоссе поднималась такая каменная лестница с белыми широкими парапетами, очень длинная, разделенная тремя промежуточными площадками. На площадках парапеты завершались столбиками с широкими вазами наверху, в вазочках росли пальмочки-агавы.
Став постарше я ходила на Финик с компанией друзей-собачников, так как к 14 годам у меня появилась мечта всей жизни, собака. Восточноевропейская овчарка, красавец-кобель, мой любимый Рэсси, черный с белой манишкой и щечками, умница, бабник, шлёндра. Моя любовь, мой незабвенный друг. Принесший мне встречу с первой любовью, а потом-с будущим мужем. Подаривший мне друзей на всю жизнь. Спасибо тебе, мой дорогой мальчик, надеюсь, ты меня слышишь там, в полях собачьего рая, насторожив свои острые уши и склонив голову к правому плечу...

Подростков уже не интересовали тропы хоженые, нас тянуло в самые дебри. Надо сказать, что в детстве неохваченным для меня оставался северо-западный склон Финика, если смотреть с моря. Ну, вот мы туда и полезли. Это, значит, от вышки надо было переть через буераки прямо вниз и забирать вправо по мере возможности. Множество непонятных тропок переплеталось там, они то сходились, то расходились, ныряли в какие-то овражки, огибали особо непроходимые кустики. Одна такая тропинка вынесла нас раз на маленькую каменную лесенку с парапетами, по ней мы спустились на удивительную площадку-лужок. На лужке, в самом центре, стояла самая настоящая руина. Весьма большая, надо сказать. Когда-то белая, но от обилия наскальной живописи потерявшая прежний непорочный вид. Выглядела руина, как летний кинотеатр после бомбежки. Впоследствии выяснилось, что это и был когда-то летний кинотеатр, и даже довольно популярный, но потом его просто забросили. И никто не бомбил-сам развалился. Настенная живопись производила впечатление. Самый большой и подробный рисунок на бывшем экране изображал-как вы думаете, что?-правильно, половой акт. Это был гигантский труд, думаю, у автора ушло не меньше недели и килограмма угля на его воплощение. При виде этого рисунка хотелось стать растением и размножаться при помощи пчел, или, на худой конец, гидрой, и делать это почкованием. В общем, скотина автор, ничего не скажешь. Остальные стены были густо исписаны всеми известными вариациями на тему Камасутры и наименований сами понимаете чего на всех доступных авторам языках. Завершали картину мощные завалы дерьма-как коровьего, так и человечьего. Амбре стояло соответствующее. Собак пришлось срочно взять на поводки-во избежание, и мы попрощались с этим грустным местом навсегда. 
 
...В 80-е годы Финик уже миновал пору своего расцвета, из атрибутов буржуазной роскоши там остались лишь редкие фонари да ресторан "Амза" возле телевышки ("Амза" в переводе означает луна). В этом ресторане одно время подрабатывал наш близкий друг-он пел в тамошнем ансамбле. Типично сухумская сцена и типично сухумская фраза: в драбадан пьяный посетитель ресторана подходит к главному лабуху, долго и страстно шепчет ему на ухо, сует чирик, садится на место. Лабух в микрофон важно:
-А теперь, для Вахова и Зимулиму исполняется песня италЯнцев!!!
Прошу обратить внимание на грамматический строй предложения: вроде по отдельности все правильно-для кого?-Вахова (фраера зовут Вахо, очевидно); кому?-Зимулиму (второго друга зовут Зимули-дивное, дивное имя!) - а вместе впечатление производит просто устрашающее. Что поделаешь-так говорили тоже:-) 

...Однажды, лазия по Финику уже с моей первой любовью, мы забрели со своими собаками в совсем уж нехоженые места-эдакий дарк сайд оф зе мун нашей горки. То есть не там мы ходили, где цивилизованные и даже полуцивилизованные люди ходят, а решили обойти гору кругом. В общем-то ясно, зачем нас туда несло, да еще в полседьмого утра. Нет-нет, не подумайте ничего плохого и такого естественного для дня сегодняшнего. Просто целоваться в городе было опасно для моей репутации (да-да, грустная история), вот мы и искали местечко поукромнее, вдали от любопытных глаз. И перли в сельву. Отчетливо помню мимозовые заросли, такие густые, что под ними было темно, как в сумерках. Мы устроили привал на этаком мостике из мимозовых стволов, перекинувшихся через подобие овражка, сели и стали озирать окрестности. И вдруг увидели фонарный столб. Такой красивый, с затейливым металлическим абажуром, даже с обрывками проводов. Поискав целенаправленно, обнаружили второй, потом-третий. С изумлением поняли, что "овражек", над которым мы сидим-не овражек вовсе, а бывшая дорожка, которая во времена былые даже освещалась по ночам. После Мжаванадзе наступил период активного раздолбайства и похуизма, вот все и заросло... 

...С Фиником связана история моей борьбы за поддержание престижа родного города. Было мне тогда лет 16, мы с Иркой, моей задушевной подругой-одноклассницей, и Рэсси (куда ж без него!) пошли гулять на Финик. Стоял жаркий летний день, уже склонявшийся к вечеру. Как раз миновали балюстраду, лениво брели по шоссе. рассуждая о буддизме (была такая фишка для тинейджеров в Сухуми), последний альбом Квин, нашу любовь к Битлз в целом и Полу Маккартни в частности, как вдруг навстречу нам из-за поворота выплыла странная компания. Человек восемь парнишек и одна девица. Девица была вида отчаянно приезжего и было ей явно не по себе. Увидев, что мы с большой собакой, она отчаянно закричала:
-Девочки, помогите, они хотят меня изнасиловать!!!!
Я взяла Рэссиньку за ошейник и решительно направилась к лидеру группы-совершенно потрясающему мачо. Был он ростом мне по грудь, жгучий брунет в сорочке лямонного цвету. Как я впоследствии узнала, это был один из братьев Голава, мелких воришек, промышлявших сохнущим бельем с веревок и прочими мелочами. Один из братьев подарил городу чудную историю: спускаясь по улице Церетели, мимо богатых частных домов, он заприметил на перилах одного дома красивый большой ковер, который повесили проветриться на солнышке. Вид спокойно висящего чужого имущества оказался для него непереносим, поэтому он зашел во двор, скатал ковер в увесистую трубу, взвалил на плечи, и , шатаясь и выписывая от тяжести кренделя, поволок его прочь. В этот самый момент к дому подъехал хозяин (человек в городе известный, уважаемый, по-моему, директор мясокомбината) и увидал дивную картину: его дорогущий ковер уплывал в неизвестность на плечах какого-то недомерка. Хозяин, будучи человеком гуманным, не стал убивать несчастного на месте, а подошел сзади, ухватился за ковер и потянул его на себя. Бедняга Голава, будучи субтильным до кахексии, толчка не вынес и рухнул, придавленный ковром, как таракан. Впрочем, довольно шустро вскочил и битых полчаса доказывал, что это ЕГО ковер, который он просто нес по улице-что, права не имеет? Пока не понял, что ему сейчас накидает по ушам остолбеневший от такой наглости хозяин ковра.
...В общем, поддерживаемая комсомольским духом, возмущением за дискредитацию чести моего города и Рэссиными зубами, я подошла к нему и твердо заявила:
-Девушка пойдет с нами!
Мачо окинул меня взглядом, недооценил и любезно ответил:
-Вали отсюда, а то очки поломаю!
-Ты позоришь мой город-убила я его наповал.- Отпусти девушку и сам вали, пока красивый! Как тебе не стыдно! Человек приехал отдыхать, а вы тут такие гадости творите!
-Ты, очкастая , давай, сказал, это моя знакомая, не твое дело, вали отсюда со своей шавкой!
"Шавка" меня добила.Мой красавец, 49 медалей, все большие золотые!
-Считаю до трех, потом натравлю на тебя эту шавку.-Внутри меня клокотал праведный гнев.
Надо сказать, что к этому моменту Рэсси уже не нравился тон нашей беседы и он приподнял верхнюю губу. Увидев впечатляющие клыки, свита предусмотрительно отошла шага на три, готовясь драпать. Упорный Голава, которому, видать, гормоны в головушку ударили, тем не менее не сдавался.
-Тока попробуй, я тебе глаз на жопу натяну и моргать заставлю, сука очкастая,-вдохновленно продолжал он.
И тогда я сказала "Фасс", Рэсси сказал басом "уафф" и клацнул зубами в районе его ширинки. Лимонная сорочка испарилась в заросли пампасской травы моментально, оттуда нам вслед неслись клятвенные обещания найти, поймать, порвать на немецкий крест и вообще, устроить веселую жизнь и мне, и Ирке, и Рэсси, и нашим мамам, включая Рэссину. Девица благодарила, поправляя очки на бледном лице дрожащими руками. Было ей лет за 25, производила впечатление интеллигентной и милой женщины. На вопрос: какого черта ее понесло на гору с компанией незнакомых молодых людей, ответила, что они обещали показать ей прекрасный вид на город и закат солнца над морем. Довели ее до турбазы, домой шли , петляя, вздрагивая от каждого шороха и неделю сидели безвылазно, опасаясь кровавой мести. Обошлось. На Финик по этой же причине стали ходить все реже и реже, потому что в нашей жизни появилась гора Баграта и ее грот. Но об этом-в следующей истории...


Это тот самый дом купца Алоизи, на углу Гулиа и Чавчавадзе, упомянутый Датычем в комментах как "эклектичный".

На воротах со строны улицы Чавчавадзе сидели два оскалившихся льва, придерживающих передней лапой по шару. Как я прочла в какой-то книге, львы были эмблемой купеческого сословия.

Построен в 1904 году. Тогдашняя и фотография. В наше время он весь увит глицинией.

 

Бусина четвертая. Купец Гульянц и другие.

 

Купцы Гульянц, Бостанджоглы и Алоизи, создатель Сухумского Дендропарка и строитель "красного" и "белого" санаториев Смецкой, Председатель Эстского(Эcтонского) общества Михельсон-вот немногие из людей, которых мы должны помнить и благодарить за их вклад в строительство красивейших зданий Сухуми и организацию его потрясающего зеленого убора. 

Сухуми же, в принципе, стоял значительной своей частью на болоте. Летали страшные комары-анофелесы, население тряслось в малярийной лихорадке. Для осушения почвы завезли и посадили австралийские эвкалипты. Они работают, как насосы- и сами довольны, напившись, и людям хорошо. Для уничтожения малярийного комара завезли и развели чудо-рыбку по имени гамбузия. Это такая шмакодявка, похожая на крошечный черный гвоздик. Во времена моего детства в каждом водоеме, прудике и лужице можно было наблюдать стаи этих "гвоздиков", висящих неподвижно шляпками к поверхности. Стоило опустить палец в воду, гвоздики рушились на дно или начинали метаться туда-сюда... Гамбузия питалась личинками анофелеса и делала это так успешно, что малярией в Сухуми и не пахло. 

Купцы и промышленники строили дома и фабрики. Добрые граждане рыбачили, работали, рожали детей, представляя собой сухумское общество. Есть семьи, чьи корни идут от начала ХХ века, те самые сухумские старожилы, дружившие еще с прабабушек-прадедушек. Например, наша семья и территориально, и духовно всегда дружила с Гульянцами.Я и начала с купца Гульянца, потому что моя лучшая подруга-его родная внучка.
Этот человек построил в Сухуми табачную фабрику-мой дом стоит напротив нее. Рядышком через дорогу он поставил свой дом, в котором после революции поселился Нестор Лакоба, после чьей смерти дом стали называть "Дом-музей Лакоба". Бабушка рассказывала, что когда в детстве они ходили мимо купеческих окон, горничные протирали подоконники белоснежными тряпочками. Семью Гульянц выселили в соседний флигелек, бывшую аптеку Френкеля, выделив там три комнаты. Вот она, на фотографии, вид спереди. Слева разрушенное здание-это то, что осталось от дома-музея Лакоба. А справа, через дорогу, стоит мой дом.... В их гнезде, как я уже говорила, на втором этаже поселился Нестор Лакоба, а на первом-несколько семей. В том чисде там жили Нелли и Додо Сихарулидзе, двоюродные сестры Нодара Думбадзе, упоминание о них встречается в некоторых его рассказах. 

Маргарита Леоновна Гульянц, дочь Гульянца, мама моей задушевной подруги, была одной из самых известных преподавательниц музыки в Сухуми. Кто только не прошел через ее руки, включая двух моих теток, будущую золовку, двоюродных и троюродных родственников. Когда встал вопрос об обучении меня игре на фортепиано, моя гуманная тетка Манана категорически восстала против определения меня к Маргарите. Она сказала: девочки так дружат, это же на всю жизнь! Вы что, хотите, чтобы у Наты выработалось стойкое отвращение к Ашхенчик? 

Как в воду глядела. Пять лет занятий музыкой едва не испортили мой ангельский характер и спаслась я только променяв музыку на французский. Ашхенчик была моей свидетельницей на свадьбе и крестила моего сына.Дело тут совсем не в Маргарите Леоновне, дело в моем отношении к занятиям музыкой. Но это-слишком печальная история для данного места. 

Но продолжим об отцах-основателях. Н.Н. Смецкой-человек, чья деятельность для Сухуми и Абхазии неоценима. Именно он создал рай на этой отдельно взятой территории. Кроме посадок и завоза разнообразных растений из 850 стран мира, он построил немало красивых зданий. На фотографии  -"Красное" здание туберкулезного санатория, построенного Н.Н. Смецким в 1913 году.В нем было 365 комнат. Кроме "красного" было еще и "белое" здание-с 366 комнатами. По легенде, эти здания были построены в память о любимой жене Смецкого, рано умершей от туберкулеза. Еще одна легенда: в краснос здании помещались безнадежные больные, в белом-выздоравливающие. Во время Великой Отечественной войны в "красном" здании располагался военный госпиталь, которым заведовал дедушка моего мужа, Николай Иосифович Шубладзе, невропатолог, основатель неврологической службы в Абхазии. Кстати, он же построил Первую поликлинику на углу Пушкина и Кирова. Рядом с поликлиникой ему дали земельный участок, где он построил дом. Сегодня в этом доме живут чужие люди и занимаются неприглядными делами. Ну да Бог им судья. 

 

Смецкой, как я уже говорила, создал Сухумский дендропарк: невероятной красоты парк, с зарослями бамбука, пальм, иудиных деревьев, османта, каких-то неописуемой красоты лохматых елок и сосен, он собрал флору практически со всех концов света. И все это растет, цветет, пахнет, дает приют птицам, жукам, шмелям, пчелам и прочей мелочи. В дедндропарке, кстати, растет настоящая финиковая пальма, с продолговатыми сладкими плодами. И слоновые-целая аллея, со стволами как потерянные слонами конечности, и саговые, крошечные, похожие на корзинки, с желто-красными соцветиями внутри, и юкка глориоза, торжествующе размахивающая белыми кистями цветов-колокольчиков на высоком крепком стебле, и агавы, и буции, и многие, многие другие виды пальм, может быть, даже Гаршинская Атталея принципа там есть. 

Бамбуковые рощи растут купами и так густо, что между стволами не протиснешься. Тисс усыпан красными ягодами и певчими и черными дроздиками. Пересвистываясь совсем как в Битловской "Блэкберд", они усиленно питаются. Я горжусь тем, что в доставке деревьев разных пород принимал активное участие мой прадед, Иван Николаевич Миминошвили. 

В глубине дендропарка, на горке, стоит очаровательное белое здание, все в куполах, колоннах, замысловатых окнах. Это-закрытый санаторий, для самых-самых. Простых смертных туда не пускают, что к нам, впрочем, не относится, мы нашли свой ход в рай: со стороны горы, через дырку в заборе. 

Греки и армяне, русские и эстонцы, евреи и турки, грузины и абхазы и многие, многие представители разных народов-все вложили душу в наш маленький город. Они закладывали основы его неповторимости, они дарили ему силы, средства, любовь наконец. 

Хотя нет, не наконец. 

Любовь-это было первое, что побуждало их. Они создавали этот маленький рай все вместе-купцы, промышленники, банкиры, принцы (принца Ольденбургского помните, который Гагру построил?), простые работяги- для своих детей и внуков, от души надеясь, что их усилия не пропадут втуне, что каждый, попав в этот зачарованный мир, вздохнет восхищенно и пожелает остаться здесь навсегда... 

На фотографиях внизу- гостиницы нашей набережной.
Гостиница «Ориенталь» 1908 г. (содержали гостиницу Чараиди и Мариэти),улица Ленина ( ныне ул.Леона),1. Подверглась разрушению в 1987 г. В советские времена-гостиница "Ткварчели". Пострадала во время большого пожара, начавшегося в соседней гостинице "Абхазия".


 

Гостиница «Сан Ремо» 1914 г., ныне гостиница "Рица".


 


Гостиница "Абхазия", 1935г.